Пересмешник - Страница 126

126

Много позже Данте сказал, что дядюшка — единственный, кто не голосовал за казнь. И за то, что он не поддержал негласный приказ Князя, последний заставил его уйти. Я был молод и глуп, и, несколько лет пребывая в заточении, искренне считал, что родственник предал меня. Что он мог повлиять на Палату, мог попытаться поговорить с Князем, который тогда доверял ему, мог попросить Гвидо эр’Хазеппу провести еще одно расследование. Мог, но не приложил к этому никаких усилий, потому что важнее для него была власть, его должность, его игры и подковерная грызня с извечными соперниками — Патриком эр’Гиндо, Мишелем эр’Кассо и Фионой эр’Бархен.

Разумеется, одиночное заключение и бесконечные размышления заставили меня изменить свое мнение о том, что тогда произошло на суде. Когда я оказался на свободе, то поступил, как было должно, навестил старика и попросил прощения, но разговора как такового не получилось, хотя мои извинения были приняты. После той встречи больше мы не общались, лишь несколько раз обменялись письмами.

Впрочем, ничего удивительного — мы и раньше никогда не были близки. Нас связывала лишь память общей крови.

Дядюшка сидел в кресле, на столике перед ним лежала потухшая трубка и кисет с табаком. Он смотрел в бесконечную ночь Места за распахнутым окном. На старике был темно-бордовый бархатный длиннополый халат, под которым виднелась белоснежная сорочка и клетчатый шейный платок.

— Я слышал, ты бросил играть, Тиль. Слухи не врут? — сказал он мне вместо приветствия, даже не потрудившись встать с кресла.

— Не врут.

— Похвально, — родственник одобрительно кивнул. — Садись. Не стой на пороге. Ты не частый гость в моем доме. Что-то случилось?

Я какое-то время рассматривал серебристо-рыжую лисью морду, острые зубы, большие уши и алые глаза чистокровного лучэра. Дядю называют Лисом не только за его хитрость, мудрость и изворотливость. Его Облик — лис, и он пребывает в нем большую часть своей сознательной жизни. Лично я с трудом вспомню, как он выглядит на самом деле. За всю жизнь в «костюме» лучэра я видел его от силы раз пять.

Меня нисколько не смущало разговаривать с большим лисом, облаченным в человеческую одежду и курящим трубку, но отец рассказывал, что многие чувствовали себя неловко, словно с ними вдруг заговорил рояль или же сгоревшая душа.

— Много чего случилось. И я пришел просить твоей помощи.

Он прикрыл глаза. Затем, помолчав, снова поднял веки:

— Долго же ты шел ко мне. Я слышал, что ты влез в очередные неприятности, и тебя обвиняли в убийстве скваген-жольцской мрази… как его там… Грея. Хорошо, что на этот раз эр’Хазеппа придержал своих тупоумных работничков. Налить тебе виски?

— Благодарю, не сегодня.

Он мелко рассмеялся, потер руки:

— Ты сильно изменился. Наверное, многие говорят об этом теперь?

— Да, — я, зная его характер, ждал, когда он сам заговорит о том, что меня привело сюда.

— И неудивительно. Стал выдержаннее. Жестче. Ты прошлый никогда бы не довел никакого дела до конца и уж, тем более, не нашел бы пророка, которого обыскались и синие, и серые, и алые.

Мне оставалось лишь в который раз подивиться его осведомленности. Пусть дядюшка давно уже не глава Палаты Семи, но с его мнением до сих пор еще считаются в определенных кругах и не гнушаются делиться интересными новостями.

— С тобой пришла юная леди. Представишь меня ей?

— Она низшая, — я сразу расставил точки, чтобы исключить возможное непонимание и не слишком благожелательное отношение.

— Меня подобной характеристикой давно уже не удивишь.

Я пригласил Бэсс войти, представил их друг другу. Рыжеволосая не показала вида, что удивлена необычной внешностью моего родича. Тот встал, подошел к ней, и мне показалось, что он хочет взять ее за подбородок, чтобы лучше рассмотреть лицо.

Бэсс сделала шаг назад и посмотрела на Лиса с плохо скрываемым вызовом. Тот усмехнулся и с каким-то странным выражением сказал:

— Кто бы мог подумать, что память крови настолько сильна, девочка. Крадущая детей — твоя мать?

— Да.

— Так я и подозревал. Присаживайся в свободное кресло. Налить тебе что-нибудь выпить? Тиль! Не подходи к окну!

Старик всегда очень нервничает, когда я начинаю проявлять излишнее любопытство. Он считает, что стоит мне высунуть нос в окно, так меня сразу же сцапает если не Всеединый, то какая-нибудь сгоревшая душа.

Хотя на пустой круглой площади, окруженной домами с забитыми окнами и заколоченными дверями, никогда никого нет, и всегда царит ночь.

— Там появился обелиск, — озадаченно сказал я.

— Он уже лет десять, как поставлен, — проворчал Старый Лис.

— Кем поставлен?

— Не имею ни малейшего понятия. Хотите выпить, юная леди?

— Нет. Спасибо. С вашего позволения я подожду Тиля в приемной.

— Как вам угодно, — его нисколько не удивил ее отказ. — Было приятно увидеть вас, юная леди.

Она сухо попрощалась и вышла, плотно притворив за собой дверь.

— Скромная девушка, несмотря на то, что низшая, — сказал дядя, хотя я видел по глазам, что его мысли сейчас блуждают очень далеко отсюда. — Кто она тебе, Тиль?

— Хороший друг.

— Друг… — он посмаковал это слово и начал чистить трубку. — Хорошо. Пусть так и остается. Дружба с низшей это не так уж и плохо. Впрочем, я отвлекся от главного. Рассказывай.

Мне потребовалось больше часа, чтобы он узнал историю, начавшуюся с момента «Девятого скорого». Он сидел с закрытыми глазами, словно спал, но его выдавали лисьи уши, ловившие каждое мое слово.

126