— Они слишком наивны, добры и доверчивы, чтобы понимать, какую опасность представляют все эти штуки, — вздохнул я, отходя от края.
Я люблю маленький народец. Во всяком случае, большинство из них. Мне неприятно видеть, как погибают эти создания Всеединого. В последние годы их смерть превратилась почти в стихийное бедствие, но окружающим ровным счетом плевать на какую-то, едва видимую под ногами, мелюзгу, когда есть дела поважнее и покрупнее.
Семь с половиной лет назад я думал примерно так же, но шесть лет размышлений и лицезрения печати Изначального пламени в корне поменяли мою точку зрения. Я понял, что любое дело важно, даже самое мелкое и, на первый взгляд, незначительное. Маленький камешек тянет за собой в пропасть огромные глыбы, и от такого камнепада невозможно укрыться.
Банальный пример? Возможно. Спорить не буду. Вот только моя цель в жизни сейчас зависит не от глыб, а от мелочей. И когда я их, наконец-то, обнаружу, буду надеяться, что случившийся камнепад похоронит под собой тех, кто так ловко и без спроса перекроил мою жизнь.
Из-за поворота показался поезд. Черный четырехцилиндровый паровоз с выписанными на боках алыми молниями и алыми колесными центрами, пыхтя и сопя, легко тащил за собой вереницу вагонов — синих, зеленых и желтых, выплевывая в чистый воздух клубы черного угольного дыма.
— И вот он сошел с небес в паре и дыме, сыпля искрами и воя, точно вырвавшийся из Изначального огня низший, — продекламировал Стэфан.
— Какая-то запрещенная книга? — полюбопытствовал я.
— Речь Князя на предпоследнем военном параде, повествующая о том, что Рапгар не собирается отказываться от своих дальних колоний в угоду шейху Малозана, — рассмеялся амнис.
— А… — протянул я, разом потеряв всякий интерес к цитате.
Поезд, уже полностью сбавив ход, шипя, прополз мимо меня, и я прочитал на двери будки машиниста белые буквы: «Рапгарская северная железная дорога. № 9. Скорый».
Вагоны с лязгом остановились, начало платформы окутало клубами белого пара, и люди посторонились, пропуская выбравшегося из тендера с углем махора. Гигант, измазанный черной пылью от макушки до пяток, сопя, подошел к подводе, на которой его дожидались деревянные ящики. Увалень посмотрел на них, задумчиво пожевал тяжелыми челюстями, почесал одну из двух своих рогатых голов и повернул ее за разъяснениями в сторону паровоза.
Из будки высунулся длиннющий, похожий на гнилую волосатую морковку нос ка-га, обложил помощника трехэтажным загибом, смысл которого заключался в том, что пора отправляться, и вновь скрылся. Махор тяжело, словно слон, вздохнул, повел могучими плечами, подцепил первой парой рук сразу половину груза, а второй — другую половину, и, пыхтя от натуги, грузно зашагал к паровозу. Доски перрона под его увеличившимся весом жалобно скрипели.
Я направился к своему вагону — одному из двух, предназначенных для первого класса. На этой станции я был единственным пассажиром, решившим путешествовать до Рапгара с комфортом.
Кондуктор мяурр, увидев меня, снял фуражку, предупредительно поклонился, блеснув посеребренными усами:
— Пожалуйте, чэр. Я провожу вас до вашего мрряуеста. Следуйте за мной.
— Благодарю вас.
Я прошел за Полуденным, гадая, за что его лишили хвоста. Сын Луны мог сделать это по массе причин, но верной я так никогда и не узнаю, потому что спрашивать о подобном, даже если перед тобой слуга, невежливо.
В вагоне оказалось шесть купе, мое было четвертым. Кот распахнул дверь из орехового дерева, отошел в сторону, пропуская меня.
— Чэр позволит взглянуть на его билет?
Я сел на кожаный диван, молча протянул розовую карточку, на которой золотыми буквами была оттиснута девятка с крылышками. Кот достал из футляра, висевшего у него на поясе, серебряные щипчики и пробил корешок.
— Спасибо, чэр. Поезд прибывает на Центральный вокзал без четверти одиннадцать. Если вам что-нибудь понадобится, просто сообщите мрряуне.
Не успел я разместиться, как прозвучал сигнальный рожок начальника станции, извещающий об отправлении. Спустя секунду раздался длинный паровозный гудок, и поезд тронулся. Я смотрел в окно, наблюдая, как картинка за стеклом все больше и больше сдвигается, проваливаясь назад.
Вот промелькнула платформа, белые домики с алой черепицей, яблоневые сады, и начались желто-охряные, уже убранные поля, изредка перемежающиеся оранжево-алыми рощами. Мы набирали ход, с каждой минутой двигаясь все быстрее и быстрее. «Девятый скорый» на прямых участках пути и при хорошем угле развивал серьезную скорость, и дорога до Рапгара занимала намного меньше времени, чем если бы я воспользовался коляской.
Вагон мягко покачивало, и цветы в хрустальной вазе — темно-бордовые астры — кивали пушистыми головками в такт стуку колес. Купе первого класса было отделано ореховым деревом, покрытым золотистым лаком. Металлические поверхности сияли позолотой, хрустальный бар в углу искрил гранями, когда внутрь заглядывали солнечные лучи.
Здесь было просторно, два кожаных дивана с дутыми спинками напротив друг друга, закругленный стол, накрытый дорогой магарской скатертью, чуть дальше дверь в душ, шкаф для одежды с резными дверцами, бар с напитками. Ради интереса я заглянул туда, оценил подбор хорошего дубового виски, вина кохеттов и жвилья, колониальный кокосовый ром высшего качества, по двенадцать фартов за бутылку, граппа в прозрачном графине и кальвадос. Я вытащил темно-зеленую бутыль с узким, хрупким горлышком, взглянул на сине-фиолетовую этикетку.